YOUR WEBSITES NAME
Главная
Новости
День за днём
Документы
Карты
Статьи
Форум
Полезные ссылки
Контакты
Дневники и воспоминания (РККА)
Воспоминания
Абрамова Кузьмы Григорьевича
командира миномётной батареи 120-мм отдельного миномётного дивизиона 338 сд
Текст №1

…Мы вышли к селу Красное, оттуда через реку Угру вышли на Лядное, Вяловку, Неонилово. Хорошо помню Вяловку и бой за ее освобождение. Помню, как вошли в Дашковку, Юрьино, Ястребы, Красный Холм.

Мы были здесь уже рядом с Вязьмой. Однако немцы здесь ударили по нашим частям с севера и с юга. Ударили умеючи. Западнее железнодорожного полотна нас встретил фланговый удар автоматчиков и пулемётчиков противника.

Танков немецких и пикирующих самолётов немецких же я здесь не видел.

До сих пор не пойму, зачем сюда втолкнули и нас, минометчиков. Мы могли бы сбить атаку противника ударами наших минометных батарей с подготовленных заранее позиций, а Биншток гнал нас упорно за насыпь железной дороги. В результате этого боя наших лошадей у насыпи побило и там остались минометы и мины. Часть минометов мы, прицепливая вожжами за ствол или плиту, перетягивали через насыпь к себе.

Началось следствие. Командование обвинило меня, как командира, в потере в бою оружия. Отобрали уже у меня и пистолет ТТ, и шло вовсю дознание. Я следователям особого отдела 338 сд и особого отдела 33 армии объяснил, что выполнял приказ командира минометного дивизиона Бинштока, а Биншток сослался на приказ командира стрелкового полка, действия которого поддерживала моя батарея. Всё разъяснилось. Мне отдали и пистолет ТТ, но не мой, а какой-то ржавый. Я еще тогда возмутился этим фактом, но своего пистолета назад не получил.

Теперь, с 3.2.42 г. мы воевали в окружении. Немецкие самолёты гонялись буквально за каждым нашим красноармейцем, оказавшимся замеченным с воздуха…

Немцев мы били из минометов на «большаке» Юхнов - Вязьма, но вскоре мин стало очень мало, наши огневые налеты прекратились.

Немцы от Вязьмы стали нас теснить к востоку.

Помню, собрались у деревни Стуколово. Отсюда 12.04.42 г. нужно было пробиться к Ефремову в Шпыревский лес. Здесь я видел Кучинева - нашего комдива, военкома Лобастова, Бинштока, который сказал, что он в Шпыревский лес не пойдет, а в составе небольшой группы будет идти по своему маршруту.

Поэтому предполагаю, что полковник Кучинев в Шпыревский лес тоже не ходил. С ним очевидно был и Биншток.

Когда мы двигались (с обозом на телегах) от Стуколовского леса, то попали в другой лес, где нам было дано распоряжение от руководства сбросить с подвод наши минометы (без мин) в один лесной овраг. Мы так и сделали.

Маршрута движения я не помню. Не знал я его и тогда в 1942 году, хотя карта у меня была, но шел я не один и не ориентировался на местности. Помню, что в Вяловке погибло наше орудие от прямого попадания снаряда.

Танки у немцев во время всех этих боев я не видел. Я их видел лишь позже, зарытыми у реки Угры, когда они отбили нашу попытку вырваться к своим.

Итак, мы пришли в Шпыревский лес. Ночь. Помню, что в этом лесу сидели у костра полковник Панков, начальник артиллерии 338 сд, военком нашего минометного дивизиона Лобастов И.Г., старшина моей батареи Ташков, я… В общем человек 10 и разговаривали.

С нами не было уже ни полковника Кучинева, ни майора Бинштока. Помню, что еще в Стуколово Биншток сказал о своем отдельном маршруте выхода из окружения и почему-то его слова я связываю с тем, что группу выхода, о которой он упомянул, составил полковник Кучинев.
(Справка Митягина: следует уточнить, т.к. полковник Панков потом окажется в боях вместе с полковником Кучиневым, а потом Панков потащит на себе Кучинева к партизанам майора Жабо).

Помню, что в Шпыревский лес мы на подводах, на которых раньше были наши минометы, привезли раненых наших бойцов и командиров. Среди них был политрук Скоробогатов Николай Федорович. Я его тогда успокаивал, что решено пробиваться отсюда вместе с ранеными, которые будут находиться в середине колонны основных сил, а по бокам будут идти вооруженные бойцы для прикрытия от нападения врага.

Вот и приказ на прорыв. Это в ночь с 13 на 14 апреля 1942 г.

Перед нами просека в лесу и дорога, засыпанная снегом. Немцы простреливали эту просеку огнем пулеметов. Многие упали в снег и ждали, что огонь врага ослабнет. Я подумал, что если сейчас не перебегу просек, то не перебегу его уже никогда и вскочил.
Броском перескочил это место и вбежал в лес позади проклятого просека. Перебежал я его одним из первых, но там уже были несколько наших человек.
Мы побежали вглубь леса. Вот на земле лежит телефонный кабель. Перерубаем его и бежим дальше. Здесь предлагают: давайте организуем заслон. Я вмешиваюсь: а против кого? Вон они, наши бегут и бегут. Сюда же они бегут, к нам.

Стали ждать перебежавших дорогу и накапливать силы. Ждали несколько часов.
Вот тогда-то Лобастов И.Г. и предложил выходить маленькой группой своих к линии фронта в направлении Темкино. Известно нам было, что основной отряд будет прорываться к своим в направлении Темкино. Там оборонялась наша же 33 армия.

Мы объединились в группу из 5 человек: ст. политрук Лобастов И.Г., я - ст. лейтенант Абрамов К.Г., старшина Ташков, ст. сержант Семин (Семкин) и красноармеец из моей батареи. Пошли мы на восток или северо-восток. Вел Лобастов.

В одном месте через ручей было переброшено бревно. Проходя по нему, у меня соскользнул сапог и вот уже я по пояс в талой воде. Скоро на обмундировании образовалась корка льда. Я сушил мокрое теплом своего тела, для чего не мог стоять на одном месте (чтобы не замерзнуть), а должен был ходить, все время ходить. Мои товарищи ночью прилегли под сосной отдохнуть, а я не мог лечь, чтобы не окоченеть и ходил, ходил. Поднялась температура. Я почувствовал, что заболел и весь горю.

Смотрю, рядом с местом ночлега моих спутников идет большая колонна наших, идут и подводы. Я и не помню, как я очутился среди них. Может быть кто-то посадил на подводу и укрыл сверху чем-то теплым? Не знаю, не знаю. Помню только, что я просился в баню, в парную. Вот так я снова очутился в колонне, которую вел сам командарм-33 генерал Ефремов.

Пришел в себя, огляделся. Командарм был в темной длинной шубе. С ним была женщина в красном пальто; рядом с ним она шла.

На подходе к реке Угре нас всех генерал Ефремов построил и сказал: фронт близко, нужен последний рывок через Угру и мы будем дома. Здесь было человек 150 нас около генерала. Нас встретили закопанные танки. Они били в упор из пушек. Мы шли на них с опушки леса.

Атака наша не удалась. Меня контузило близко разорвавшимся снарядом. Помню я лишь яркую вспышку взрыва над собой - и всё.
Очнулся я от пинков. Смотрю надо мной стоят немецкие автоматчики и два наших бойца, пленных. Немцы кричат «комиссар, комиссар». А наши бойцы отвечают: нет, это командир. Меня обыскали, сняли часы, отобрали трофейную авторучку, взяли карту, пистолет, документы. Но не нашли 2 лимонки, что лежали в кармане. Идти сам я не мог и те двое меня повели. Если бы не те бойцы, немцы меня там же и расстреляли бы.

Привели меня к офицеру в какую-то деревню, что недалеко от села Слободки. Вижу сидит обер-лейтенант и рядом переводчик гражданский из русских очевидно. Я отдал переводчику лимонки, чем очевидно вызвал сочувствие к пленному у обер-лейтенанта. Он меня не допрашивал, а отрезал бутерброд с ветчиной и протянул мне. Переводчик перевел его слова ко мне: большего я дать не могу, т.к. сам получаю паёк.
Я сказал переводчику: переведите, что я очень хочу курить. Нельзя ли мне одну сигарету? Обер-лейтенант взял из пачки несколько штук и протянул мне. Дал он мне и коробок спичек.
Я закурил и спросил переводчика: откуда он и почему служит немцам. Переводчик сразу же озлобился: а это тебе надо? Какое твое дело?
Я ему говорю: ну не злись. Я спросил между прочим. Мне конечно же нет дела до тебя, а просто как себя вести хотел знать. И прошу его: переведи, что я хотел бы остаться в плену у него в части (а сам думаю: здесь близко от фронта, выберу возможность и убегу к своим).
Перевел тот немцу, а обер-лейтенант покачал головой и говорит: найн, найн. Я не могу этого сделать. Вас отведут в лагерь военнопленных в Слободку.

Пришли конвоиры-немцы и меня отвезли в с. Слободку в церковь, вернее во внутрь церковной ограды за колючей проволокой. Здесь я пробыл больше недели, т.к. все дороги стали непроходимыми и надо было ждать.
Да, здесь, в лагере я не раз вспомнил, что оставил в Вяловке у хозяйки шинель, бельё, валенки. Вспомнил я и рассказ ст. политрука Лобастова И.Г. как его обманул и обокрал ординарец. Он присвоил его вещмешок с продкуктами перед тем, как пошли на прорыв из Шпыревского леса. Как мне снились эти продукты и этот вещмешок.
Еще раз вспомнил я слова майора Бинштока: мы уйдем отдельно. Мы со всеми на выход не пойдем! Где-же ты, Биншток?

19.04.42 г. принесли из леса нашего командарма генерала Ефремова. Готовились к его погребению, рыли могилу. Когда меня доставили в Слободку, то привели к коменданту. Он меня расспрашивал: где ваш командующий Ефремов? Видели ли вы его и когда видели в последний раз? Я рассказал ему что знал, что был в группе командующего, что мы пытались пробиться через реку Угру, но безуспешно.

Думаю я, что меня доставили в лагерь в Слободку на несколько дней раньше, чем принесли туда генерала Ефремова. Перед тем, как его похоронили, Ефремов лежал на столе. Он был накрыт своей длинной темной шубой, лежал он в сапогах. Похоронили его без гроба, накрыли той же его шинелью. Насыпали холмик земли.

Вскоре погнали нас в Вяземский лагерь. В лагере, в Вязьме я встретил многих наших, встретил там и своего бойца, который сообщил, что в лазарете в лагере лежит и бывший военком моей батареи, назначенный ко мне после ранения Скоробогатова. Я с бойцом иду в лазарет. Да, там мой военком, но он испугался до крайности. Здесь он лежит как простой красноармеец и боится, что выдадут.
Я ему говорю: не бойся, наши тебя не выдадут. Вот сказали мне о тебе, а немцам-то не сказали. Не бойся. О его дальнейшей судьбе я не знаю.

Началась высылка военнопленных из Вяземского лагеря в лагерь «Боровуха-1». Дали нам на 3 дня по куску хлеба и по куску конины. Посадили в холодные товарные вагоны и повезли, не давая ни грамма воды три дня. А ведь мы-то тот хлеб съели сразу же в первый же день. Потом узнал, что другие военнопленные в Вязьме очень возмущались, когда увидели у нас тогда, в день отправки, тот хлеб и ту конину. Они подумали, что нас немцы так кормят каждый день, а то и в каждый прием пищи. Они думали, что мы коллаборцианисты - то есть продались немцам.

А я когда ехал я в том телячьем вагоне, то голодал и вспоминил, как гнали нас немцы через Дмитровку, где застрелили одну из лошадей и сказали, что мы можем нарезать мяса с той лошади и на кострах сварить. Это было в конце апреля, когда гнали нас - военнопленных, немцы в Вяземский лагерь.

Много наших погибло в Боровухе-1, а нас уже везут в «Кольварино». Там нас, кто был из офицеров финно-угорской расы, направили в особый лагерь в Литве, в форту. Там нас: мордвинов, финнов, карел набралось несколько десятков человек. Заседала комиссия из двух немецки офицеров и одного финского.

Вначале вызвали одного моего знакомого, мордвина. Он пробыл минут сорок и вернулся. Мне ничего не говорит. Вызывают меня. Переводчик спрашивает о моей национальности, о моей службе в РККА, о семье. А потом вдруг вопрос: не хочули я принять финское гражданство? Я отвечаю, что не хочу, т.к. я не могу быть сразу гражданином двух стран. Мне задают новый вопрос: вы будете подданным лишь Финляндии. Хотите ли принять финское подданство и служить в финской армии? Я ответил, что мои родные - подданные СССР и я не знаю финского языка. Кроме того, я принял присягу. Как же буду я выглядеть в ваших глазах, если я нарушу свою присягу. Что я буду за солдат? Вот на этом и кончился мой допрос.

Только несколько человек завербовали финны в свою армию, а нас отсюда отправили в гиблое место, на Пенемюнде, в место изготовления ФАУ-2. Оттуда я был переброшен затем во Францию на завод. Там и освободили нас американцы. Они нас, истощенных, грязных, подкормили, одели и привезли на сборный пункт репатриации. Отсюда нас начали отправлять на Родину.

Везли до границ Советского Союза свободно, а потом под конвоем НКВД. Привезли в Горьковскую стрелковую дивизию и в Горьковской области проходили спецпроверку. Я прошел ее очень скоро, т.к. нас, офицеров-военнопленных мордвинов, финнов, карелов держали в нескольких лишь лагерях и мы были на виду друг у друга. Поэтому свидетелей, подтверждавших, что я вел себя в плену достойно, я мог найти предостаточно.

Вскоре я был демобилизован. Получил 2000 рублей, но необмундированным поехал на Родину в Мордовию.

В одном из лагерей военнопленных встретил я однажды ст. сержанта Семина (Семкина) из моей мин. батареи. Он рассказал, что как только они проснулись, то продолжили выход из окружения, а вскоре встретили главного хирурга 33 армии, полковника. С ним пошли до реки Угры. В одном месте стали строить плот, а когда его построили, то на нем поплыли по реке Угре вниз:
1. Главный хирург 33 армии
2. ст. политрук, военком отд. минометного дивизиона 338 сд Лобастов Иван Григорьевич
3. старшина мин. батареи старшина Ташков

Они не взяли с собой ст. сержанта Семина (Семкина). Что с ними дальше стало ст. сержант Семин не знал.


Текст №2

… Наша 338 сд двигалась к Вязьме примерно таким путем: через Износки на Красное, что на берегу Угры, из Красного на Вяловку, затем на Лядное, Гатишино, дальше на Лосьмино. В Лосьмино мы не заходили, там находились немцы.
До Вязьмы оставалось всего лишь 7 километров…

Штаб нашей 338 сд находился в Дрожжино.

Моя батарея с какими-то стрелковыми подразделениями занимала село Неонилово…

Когда я находился в Слободке (в плену), я не помню расстрелов. Туда я был доставлен 19 апреля 1942 г…


Примечание:
военинженер 3 ранга Биншток Даниил Григорьевич, командир отдельного мин. дивизиона в/ч №143. Пропал без вести в апреле 1942 г. 
ст. политрук Лобастов Иван Григорьевич, военком дивизиона 338 сд. Пропал без вести в апреле 1942 г.